Интеллектуальный постпанк Одним из ярчайших парадоксов нашего времени является факт безумной, ни с чем не сопоставимой популярности среди молодежи группы "Гражданская Оборона" и ее лидера Егора Летова. Тысячи "фанов" штурмуют залы, где проходят его выступления, юноши и девушки в майках с его портретом наполняют летом московские улицы и вагоны метро, его песни выучиваются наизусть, и на концертах публика даже не слушает его тексты -- так хорошо она знает их на память. Его любят и боготворят не только в Сибири, откуда он родом, но и столице, в крупных городах, во всей России. Ему гарантирован тотальный успех в любом зале любого городка России и не только России. Что же здесь парадоксального? -- могут спросить те, кто наблюдает за рок-культурой лишь со стороны. Дело в том, что музыка и поэзия Летова на самом деле представляют собой глубочайшее интеллектуальное послание, которое даже в своем наиболее поверхностном аспекте апеллирует к культурным явлениям, известных лишь профессионалам и элите. Аллюзиями на фильмы Копполы, Герцога, Фасбиндера и Вендерса, на тексты Германа Гессе, Беккета, Мамлеева, Андреева, Сэнт-Экзюпери и Арто, на политические доктрины Бакунина, Сореля и Прудона, на дзэнбуддизм, магические учения и т.д. - - всем этим полны песни Летова. И одновременно именно они заучиваются ребятами 12 -- 14 (!) лет, которые живут в мире "Гражданской Обороны" как в психоделической цитадели, противопоставленной внешнему миру, где сменяют друг друга в калейдоскопическом ритме режимы и системы, политики и партии, оставаясь в сущности одним и тем же -- отчужденной Системой, безжизненной и бескровной. Казалось бы, подростки должны были бы увлекаться чем-то попроще, чем-то более понятным и веселым, нежели полная страшных образов и сложных идей поэзия Летова, требующая от слушателей такого культурного уровня, который не часто встретишь даже у "матерых" советских интеллигентов. Но на деле все обстоит обратным образом. Попсу, бессмысленные и лишенные всякой идеи песни, любит именно старшее поколение - - в этом сходятся откровенная урла, и "новые русские", рэкетиры и "чичи", истэблишмент и обыватели. Чем младше постперестроечный подросток, тем больше у него шансов стать поклонником именно сложного Летова, а не кривляющихся дебилов попсовой эстрады. У Летова есть п о с л а н и е, которое близко и необходимо молодежи. Бешеный успех "Гражданской Обороны" -- глубинный синдром неких фундаментальных изменений в сознании и идеологии целого поколения. Именно по этой причине распознать и расшифровать Летова так важно именно сейчас. 2. Структура свободы Одной из важнейших категорий в идеологии Летова является идея с в о б о д ы. Это для него высшая ценность и последняя цель. Но по аналогии с текстами Тантр и доктриной Юлиуса Эволы Летов в своем творчестве все четче различает "свободу" и "освобождение". Освобождение предполагает путь эволюции, постепенных изменений, путь последовательных состояний и действий, направленных на достижение почти однозначно недостижимой цели. Это метод прогрессизма и либерализма. Этот путь Летов отвергает сразу и полностью, начиная с самых ранних песен. "Все, что не анархия, то фашизм, но анархии нет!". В этой короткой летовской фразе выражен синтез его мысли. Если "анархии (= свободы) нет", то именно ее отсутствие (а не иллюзорное к ней приближение) должно быть положено в основу радикального опыта. Радикальное осознание невозможности освобождения приводит Летова к трагическому утверждению того экстремума, где эта невозможность проявляется ярче всего. Наступает режим "суицида", "некрофилии", рождается грандиозная по своей серьезности и глубине эстетика "Гражданской Обороны" по внешним признакам, напоминающая западный панк. Диалектика некрофильской мысли, отказ от всех промежуточных решений, радикальное требование всего "здесь и сейчас" и не мгновением позже, приводит Летова к парадоксальному выводу -- "истинная свобода это обратная сторона предельной несвободы, проявляющейся в безумии, смерти, последнем унижении, заточении в темницу, в гроб, превращении в предмет, в "общественный унитаз", "в лед". В одной из своих лучших песен "Война или мир?" Летов ясно формулирует это принцип: -- Свобода или плеть? -- Свобода или плеть? -- Свобода или плеть? -- Плеть! Свобода обретается не вне, а внутри, не по пути вверх, а по дороге вниз. Она обнажается через мрак, а свет ее только отпугивает. Она достояние обделенных, а не удел обласканных судьбой. "Плеть", "страдание", "боль", пытка", "смерть" ближе к ее тайной сущности, нежели все внешние атрибуты независимости и власти. 3. Многомерный танатос Если для обывателя смерть -- это абсолютный конец, то для жаждущего свободы Летова -- это скорее великое начало. Смерть у него не одномерна и не плоскостна, она обладает множеством измерений, исследование и описание которых составляет динамическую ткань творчества "Гражданской Обороны". Мука, пытка, страдание, погруженность в последние низы бытия, восприятие мира как гигантской и безысходной выгребной ямы, суицидальные порывы, некрофильские, садо-мазохистские припадки -- это преддверие Смерти, вскрытие ее фактического присутствия в бытии, обнаружение ее повсюду и во всем. Постоянство и единственность некрофильской темы всех текстов "Гражданской Обороны", а также их совершенная серьезность опровергают возможное подозрение, что речь идет о некотором искусственном концепте. Летов органически воспроизводит "гностический синдром", т.е. восприятие мира, свойственное гностическим сектам ранних христиан, которые считали что весь мир создан "злым богом", "демиургом", а следовательно, его последним основанием является именно смерть и страдание. В отличии от западного панка, чей стиль заканчивается (в лучшем случае) обостренным экзистенциализмом и эстетическим эпатажем, Летов вписывается, скорее, в совершенно иную, сугубо автохтонную, русскую духовную традицию, в которой глубинные гностические мотивы повторяются со странной регулярностью -- у философа Сковороды, у Кириллова в "Бесах" Достоевского, у многочисленных персонажей Мережковского, Сологуба, Платонова, Мамлеева, а также в поэзии Хлебникова, Есенина, Клюева. За предчувствием смерти Летов погружается в исследование ее самой. Это наиболее сильные и страшные песни, где дается феноменологическое описание состояний post-mortem. Их сюжеты спонтанно воспроизводят общий сценарий инициации, первая фаза которой -- "работа в черном", "оeuvre au noir" -- повсеместно называется "опытом смерти" или "сошествием в ад". Моделью такого текста является "Прыг-скок", длинная композиция с одноименного альбома (бесспорно, одного из лучших летовских дисков). Зашифрованное в ней описание путешествия "по ту сторону" может быть понято и как феноменология "психоделического путешествия" с помощью (явно чрезмерной) дозы наркотиков, и как инициатический опыт первой фазы герметического "Великого Делания". Текст песни дает впечатляющие и телесно конкретные образы вступления в тот мир смерти, который открывает особое бытийное измерение, находящееся по ту сторону пространства и времени. Само "прыг-скок", знакомая детская присказочка, становится здесь инициатическим термином, обозначающим "разрыв сознания", "выпрыгивание из обусловленной человеческой формы", "переход в надиндивидуальное". "Прыг -- секунда! Скок -- столетие!", поет Летов, указывая на опытное преодоление законов времени. И далее -- "прыг под землю, скок на облако, ниже кладбища, выше солнышка..." -- что означает преодоление законов пространства. И самым главным символом текста становятся "качели без пассажира", двигающиеся "без постороннего усилия, сами по себе" -- это человеческая форма, телесно-психическая, покинутая духом, который отправляется в страшный вуайяж по ту сторону. Так вскрытие вездесущей смерти, как гностический синдром ненависти к проявленному актуальному миру, перерастает в танатофилию, в любовь к смерти, а она, в свою очередь, выводит Летова в новое магическое измерение, свободное от тоталитарных законов концентрационного внешнего мира. Постижение внутренних таинственных измерений смерти, исследование ее бытийного объема, радикальный опыт полного рискованного погружения в нее -- все это постепенно приводит Летова к парадоксальному результату: из заклятого врага смерть превращается в помощника и учителя, способствующего обретению истинной свободы, в проводника, показывающего новые горизонты; в других терминах "фашизм" из объекта ненависти, главного противника "анархии" осознается как ее достаточное основание, как необходимое условие для ее реализации, как ее сущностный союзник. Эволюция политических взглядов Егора Летова -- не просто влияние внешних обстоятельств и даже не императив "вечного экстремиста". Эти взгляды строго соответствуют глубине его магического опыта, этапам "постижения науки бытия", стадиям инициатической "работы в черном", которую Летов проходит, проживает и описывает, к которой, более того, он приглашает всех своих поклонников. 4. Война! Политическая эволюция Летова, которая поставила в тупик многих его поклонников, не очень глубоко вдумывавшихся в сущность его послания, имеет и более простое, "негностическое" объяснение. Летов, абсолютно преданный "свободе", был и остается яростным противником Системы, т.е. социальной реальности, построенной на законах отчуждения и пытающейся замаскировать свою смертоносную сущность под фарисейским покровом мещанского благополучия, сытости и конформизма. Когда Система была тождественна Совдепу, Летов, естественно, был в рядах его самых радикальных противников (ранний антисоветский период). Но по мере эволюции этой Системы к либерально-капиталистическому образцу, политические акценты "гражданской Обороны" изменились соответствующим образом. Жирные коммунисты и тупые обыватели быстро "перестроились" и превратились в защитников "демократии и либерализма". Без всяких усилий и искусственных поз изменилась и политическая позиция Летова. Когда "антисоветизм" был политическим синоним анти-Системы, Летов был "антисоветчиком". Когда таким синонимом стал "либерал-капитализм", "Гражданская Оборона" органично перешла на "национал-большевистские" позиции, логично занимая место среди тех сил, которые наиболее неприемлемы лагерю "сытых", "подлых", "лживых". На самом деле, это настолько просто и естественно, что даже удивительно, как многие люди могут испытывать по этому по воду недоумения. Непонимание этого хода "Гражданской Обороны" свидетельствует только о полном непонимании даже самых поверхностных аспектов творчества группы, начиная с самых первых альбомов и песен. Но в политическом пути Летова есть и еще более глубинный элемент. Личный путь Летова отражает определенные объективные закономерности самой нонконформистской политики, где долгое время такие понятия как "свобода" и "фашизм", "коммунизм" и "национализм" были противопоставлены друг другу. За последние годы в русской и международной политике со всей очевидностью проявился искусственный характер таких противопоставлений. С одной стороны, силы Системы демонстрируют абсолютное отсутствие принципов в том, что они легко меняют идеологии: западные троцкисты становятся защитниками буржуазного строя, советские коммунисты превращаются в ярых капиталистов, либералы оправдывают политические репрессии и физический террор, поборники радикального интернационализма и демократии одевают маски убежденных националистов и т.д. И чем очевиднее и наглее метаморфозы Системы, тем яснее для ее противников становится условность политических клише, а следовательно, нонконформистский компонент всех идеологий стремится к концентрации, фиксации в едином парадоксальном революционном фронте. Против системного лицемерного псевдо-"коммунизма", псевдо-"национализма", псевдо-"либерализма", псевдо-"фашизма" и т.д. складывается революционный лагерь нонконформистов, выдвигающий тезис объединения всех идеологий на противоположном Системе, революционном, радикальном полюсе, полюсе Восстания, Протеста, Бунта, Непримиримости. "Гражданская Оборона", ее политический путь являются символическим знаком рождения такой Революционной Оппозиции, воплощают в себе насущную необходимость нового Фронта. Нелепо считать (и сам Летов много раз отрицал это), что Летов изменил свое отношение к "советизму" и "фашизму", что он отказался от "анархизма" и "панка", что он пересмотрел свои убеждения. Если бы сейчас начать все с начала, Летов проделал бы точно такой же путь, и его борьба с советизмом была бы столь же радикальной и бескомпромиссной, что и раньше. На каждый "вызов" Системы подлинный революционер дает "ответ", соответствующий обстоятельствам и конкретной политической обстановке. Он не может не быть "против", пока законы Бытия не победят законы "обладания", а принципы "солнечного света" принципы "лунного отражения". А для того, чтобы Система из "концлагеря отчуждения" превратилась в Империю Свободы и Вечности, она должна быть разрушено и подорвана в самых своих глубинных основаниях. "Злой Демиург" должен быть повержен, а те, кто претендуют на власть должны пройти всю бездну страдания, окунуться в облагораживающий опыт смерти, "работы в черном", реализовать "разрыв сознания", обрести то таинственное измерение, что соединяет "этот мир" с "миром иным". Как в древних сакральных царствах и еще до сих пор среди малочисленных народов, не потерявших традицию, править могут только п о с в я щ е н н ы е, только герои, только люди, прошедшие страшные испытания водами и пламенем внутренней духовной Революции. Пока этого непроизойдет, на периферии жизни, затерянные в гигантских ядовитых городах и заброшенных, занесенных снегом поселках участники общенациональной "Гражданской Обороны" будут копить благородную ярость отверженных, презираемых, отказавшихся от своей доли в фиктивном и подлом отверженных, презираемых, отказавшихся от своей доли в фиктивном и подлом мире Системы. Со шприцом, бритвой, стаканом, револьвером или просто в медитации будут погружаться они под шаманский голос пророка Егора Летова в очистительный опыт Смерти, чтобы либо исчезнуть в нем, проглоченные страшной стихией, либо вернуться преображенными и готовыми к Восстанию, к Революции, к Войне.

Рано или поздно Война придет. Так сказал Егор Летов:

- Мир или война?
- Мир или война?
- Мир или война?
- Война!

И даже больше:

- Свобода или плеть?
- Война!
- Любовь или страх?
- Война!
- Бог или смерть?
- Война!